В среду в Москве простились с политиком и общественным деятелем Валерией Новодворской. Она скончалась на 65-году жизни в минувшую субботу, 12 июля в Москве. «Агентство Бизнес Новостей» публикует фрагмент взятого у политика в 2011 году интервью, посвященного августовским событиям 1991-го года.

«Я была в самом подходящем месте»

Поскольку Михаил Сергеевич перестройку решил закончить на полуслове, я была в самом подходящем месте – в Лефортовской тюрьме. Там был еще один член «Демократического союза» Владимир Данилов. Остальных просто не нашли, потому что плохо искали, и КГБ не очень торопился выполнять приказы. В общем, я была в Лефортово и там как раз обо всем этом узнала (о путче – АБН) от собственных следователей. Они тоже были очень удручены, потому что были прогрессивцами, даже мое дело расследовать не хотели. Кстати, они потом ушли из КГБ куда-то в бизнес. Ведь до этого-то они занимались реальными террористами, а тут им сунули политическое дело. Сказали, что взяли это дело, чтобы мне лучше было. Но они, действительно, были славные ребята, все время бегали наверх, просили меня освободить под подписку о невыезде. Но как меня освободишь? Когда КГБ я не признавала, подписку не давала, заявляла, что на допросы ходить не буду, и, что вообще их видела в гробу вместе с их организацией. Так мы все, и мой адвокат из Екатеринбурга Сергей Котов, встретили путч.

«На расстрел политзаключенных у них не хватило ни времени, ни пороху»

Мы сидели и слушали «Эхо Москвы». Следователей это тоже очень интересовало. Прямо в следовательском блоке я писала инструкции партии, писала, что можно поддержать Ельцина, можно защищать Горбачева, с которым мы были в очень плохих отношениях. В первый же день я успела написать ГКЧП-истам длиннейшее заявление, что отказываюсь подчиняться ГКЧП, что считаю их врагами народа, что Горбачева считаю политзаключенным. И надзиратели в тюрьме даже задумались – вдруг расстреляют, если все это отдать? Я говорю: «Отдавайте, отдавайте». Но возможность расстрела я восприняла серьезно – в первый этот августовский день я легла спать в камере на всякий случай в тренировочном костюме. Я действительно думала, что первым делом они будут расстреливать политзаключенных, но у них на это не хватило ни времени, ни пороху. Один старый надзиратель, который успел поработать еще при Сталине в 51-м году, пришел ко мне и сказал: «Валерия Ильинична, это засранцы, это слабаки. Вы увидите, они очень скоро здесь будут».

«Дам подписку, только пусть меня отпустят подавлять путч»

Я даже просилась у следователей на подавление путча. Под «честное слово». Как анархисты Кропоткина, которые просились на похороны Кропоткина под честное слово, а потом вернулись в тюрьму. Я сказала, что дам им подписку, что я вернусь, только пусть меня отпустят подавлять путч. Но они сказали, что не уверены в моей «целости», ведь я пристроюсь под первый танк с моим-то характером. А в «Лефортово» я целей буду. Адвокат Котов с допросов ходил с кастетом прямо туда к Белому дому и приносил свежие новости и с кастетом возвращался обратно. Так мы дружно все прожили путч.

«Свободу Юрию Деточкину»

23-го августа оказалось, что в стране изменилась обстановка, и, что в связи с изменением обстановки, меня освобождают. Посылочник, который передачи разносил, сказал тогда – «свободу Юрию Деточкину». Все надзиратели этажа срочно начали собирать мои книжки, мои сумки. Прибежал комендант этой самой Лефортовской тюрьмы Растворов, который хотел сделать из нее голландскую тюрьму. Он в этом преуспел настолько, насколько позволяло помещение и установки. Он заклинал меня скорее бежать на Лубянскую площадь и отговорить народ от штурма «Лефортово». Он так бедный дергался, говорил, что одна приличная тюрьма в стране есть, он так старался, а сейчас ее разнесут. Ведь народ действительно собирался брать «Лефортово» штурмом, ну не весь народ, а как бы неформалы во главе с народом. В общем, меня вытянули, даже не дали дождаться тех, кто за мной приедет. Я волосы даже высушить не успела после душа. Вокруг меня бегали журналисты. Но они не за мной гонялись, они спрашивали, где ГКЧП-исты, а ГКЧП-исты были совсем не там.

«Все началось плохо. Ельцин уже тогда говорил не тот текст»

Дальше я, как водится, побежала на Лубянскую площадь. То, что я там увидела, убедило меня, к сожалению, в том, что это не настоящая революция, что она будет «половинчатой». Потому что там, на зеленой лужайке, где когда-то стоял Дзержинский, стоял Ельцин и произносил речь, вокруг него стояли члены «Демократической России», сцепившие руки. Ельцин уже тогда говорил совсем не тот текст, который надо было говорить. С этого началось и началось плохо. Хотя спасибо Ельцину за то, что он сделал, но можно было бы, конечно, сделать и больше, ему же лучше было бы. Они говорили: «не волнуйтесь, ни одно назначение без вас не пройдет, мирно возвращайтесь по домам, я обо всем позабочусь».

«Сказали, что меня уважают, но выступить не дадут»

Когда Ельцин слез с этого холма, я, естественно, тоже хотела выступить на нем и призвать народ немедленно брать штурмом Лубянку. Это было бы правильно. Но члены «Демократической России» и ельцинская охрана мне на ушко сказали, что они меня очень уважают, но выступить не дадут, потому что на крыше Лубянки лежат снайперы и всех перестреляют. И народ пошел по домам. То есть это была управляемая революция, без Ельцина они бы ничего не сделали. Уже потом я узнала, что до того, как Ельцин выступил, людей вокруг Белого дома было очень мало.  Стоял «Демократический союз», стоял народный фронт, другие неформалы, которые сами приходят, и которых не надо звать. Все остальные пришли уже тогда, когда позвал Ельцин. Без Ельцина, без альтернативной власти, ничего бы не вышло.

«Все решила забастовка бизнеса»

Тогда были страшные газеты, и не заявлениями  ГКЧП-истов. В «Лефортово» получали «Известия», «Труд», «Правду». Из них было очень заметно, что Запад готов поддержать ГКЧП, особенно США. В первые два дня в газетах была одна очень нехорошая фраза: «Мы надеемся, что Комитет будет уважать свои международные обязательства СССР». А потом очень резко переменилось настроение Запада. Я не понимала в чем дело, потом уже узнала, что это все забастовка бизнеса решила. Они смотрели на бизнес, не на тех, кто у белого дома, их волновала позиция бизнеса. А когда Боровой остановил биржи, свою сам, а других уговорил, вот здесь-то у Запада переменилось настроение. Так что, можно сказать, что это был очень большой вклад: без Ельцина бы не получилось и без Борового бы не получилось, потому что остановка бирж была для Запада самым главным доказательством, что не нужно ГКЧП признавать.

«Все у нас брали взаймы триколор»

Счастливый «демократический союз», конечно, сидел вокруг Белого дома и во всех городах тоже с бутылками зажигательной смеси. И самое смешное, что когда понадобились триколоры (а это ведь был наш флаг, мы его впервые вынесли в 88-м году в Петербурге), их нигде не было. И каждая городская администрация бежала в «Демократическую Россию», брала взаймы этот триколор и вешала на крыши, во всех провинциальных городах.

«Мы хотели, чтобы все разошлись и никогда не собирались»

Кстати, никто из «Демократической России» не взял эти медали за оборону Белого дома, потому что Ленина не закопали, красные звезды не сняли. Кстати, Дзержинский тоже ведь исчез благодаря тому, что Боровой заплатил за кран, и просто пока всем было не до этого, Дзержинского сняли, а потом ставить обратно уже было как-то неудобно на первых порах. Нам было мало, мы были недовольны, мы хотели, чтобы немедленно похоронили Ленина, немедленно убрали красные звезды. Спасибо, конечно, Ельцину за то, что он сделал, но для нас этого было недостаточно. Мы не хотели возникновения СНГ. Мы хотели, чтобы все немедленно разошлись и больше никогда не собирались.

 Максим Кузнецов / АБН

Фото с сайта vedkar.ru