О ситуации с петербургскими медиа, влиянии кризиса на отрасль и том, как пережить тяжелый период корреспондент «Агентства Бизнес Новостей» побеседовал с гендиректором Агентства журналистских расследований (АЖУР) Андреем Константиновым.
Хотелось бы понять Ваше видение нынешней ситуации в медиа-отрасли и в Петербурге, и в России в связи с экономическими проблемами в стране. В каком положении сейчас находятся СМИ?
В России для средств массовой информации вообще редко когда было совсем все хорошо. Даже в период начала 90-ых, которые многие вспоминают как «Золотой век», проблем хватало. Может быть, они другой немного имели ракурс, но хватало их. Что касается положения дел сейчас, оно, конечно, очень сложное, серьезное и в стране в целом, и в Петербурге в частности. В Петербурге, я бы сказал, тяжелее, чем в стране. Во-первых, потому что к этому кризису Петербург подошел с большими проблемами в этой отрасли, чем в среднем по России.
Есть такое очень условное понятие — условный коэффициент развития средств массовой информации на душу населения. Получается, что давным-давно в Петербурге, который вроде бы второй город в России, показатель этого коэффициента — не второй по стране. Как это иллюстрируется? Например, у нас на пять миллионов населения фактически два канала телевизионных городских. А по-хорошему каждый из этих каналов ножку приволакивает, что называется. Что у канала 100ТВ проблемы и с контентом, и с рейтингами. А он вообще эфирный единственный, потому что канал «Санкт-Петербург», который второй — он даже не эфирный. Такие пятимиллионные города с не совсем двумя каналами — это, наверное, только в Африке, где электричества нет, а населения много. Во всем просвещенном мире, да как просвещенном – посмотрите, сколько арабских каналов в крупных арабских городах, сколько палестинских каналов, при том, что сложно сравнивать экономику Палестины и Петербурга. Это только одно направление, которое резко бросается в глаза.
Да, понимаю.
Если мы берем радийный срез, то опять же приходится констатировать, что такого журналистского городского радио нет. Что у нас есть? Радио России, радио «Петербург», есть врезки «Эхо Петербурга». И с журналистским контентом серьезные вопросы как по линии новостийности, так и по линии всего остального контента. Где и кто слышал о каких-то замечательных радио очерках, они есть, но где-то далеко и мало кто знает.
Если берем СМИ печатные, то тут такая полукатастрофа, потому что уже давно собственно питерских изданий количество сокращается или периодичность их выхода. Ежедневные становятся еженедельниками, а это верный тренд на вообще уход с рынка. Падает влияние, да все падает. И что остается? Остаются федеральные бренды, которые по франшизе делают вкладки здесь: «Комсомолка», «МК». И опять же пятимиллионный город, целая страна, Хорватия какая-нибудь меньше, чем Петербург. Что с этим делать, непонятно, потому что никто об этом серьезно не задумывался. Если мы говорим о городской власти, периодически они морщат лоб на эту тему. На моей памяти за последние лет 10 это все равно не было осмыслено как серьезнейшая проблема. И из этих печатных СМИ уходит реклама, прежде всего, в интернет. Соответственно, многие предрекали смерть бумажным изданиям, я не думаю, что это произойдет. Иногда бывает жизнь, которая хуже смерти, жалкое существование такое. Я думаю, что без серьезной господдержки реально многие не смогут выжить.
Всех нас ошеломило известие [о смерти] Олега Константиновича Руднова. В его группе компаний (Балтийская Медиа группа. — АБН) достаточно много именно печатных СМИ: «Смена», «Невское время», «Вечорка». Вот как они будут выживать без него? Он же был таким добытчиком. Сказать, что все эти проекты супер-прибыльные и супер-рентабельные – сильно преувеличить. А остаться городом, в котором основных газеты и журналов хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать, — очень плохо со всех сторон, и с точки зрения какого-то альтернативного мнения. Только глупые же люди считают, что когда нет конкуренции – это очень здорово. У нас в городе есть общественно-политический журнал «Город 812», который мы издаем. Я был бы крайне заинтересован, чтобы был еще один похожий по направленности журнал. Его нет, и перспектив на то, что он появится, не так много.
Вместе с тем я абсолютно точно готов сказать, что ситуация сейчас вовсе не невозможная для выпуска принтовой продукции. Вот мы, например, начали в прошлом году издавать исторический журнал «Ваш тайный советник». И продолжаем это делать, несмотря ни на какие сложности и экономические кризисы. И он идет на ура. У нас никогда не было такого удачного стартапа, люди соскучились по такому чтению. Но есть и сложности чисто коммерческого и финансового характера. Мы их решаем, а главное, что весь топ-менеджмент денег не получает, мы работаем за эту идею и надеемся вырастить этого ребеночка. Многие крутили пальцем у виска, типа зачем вы это делаете. А мы рекламу туда умудряемся собирать, выходит только седьмой номер, а мы рекламы собираем, не приближаемся к рентабельности, но уже это серьезный показатель. Говорить, что нет планов и нет перспектив – это тоже неправда. Да, очень трудно стало, но еще и нужен какой-то энергичный менеджмент.
Не в лучшем положении Санкт-Петербург, но это не исключительно следствие неблагоприятных внешних обстоятельств. Здесь все вместе, в том числе, и какая-то инертность от тех людей, кто мог бы большую активность проявить.
Эта инертность – люди не хотят читать или медиа-менеджеры выбирают неверные векторы развития?
Читать люди не то чтобы совсем расхотели. Мы видим, что много групп изголодавшихся по чтению. Я бы сказал, что неверные вектора и приоритеты. Ну и нежелание долго и тяжко трудиться без немедленного вознаграждения. Иногда надо и потерпеть, потому что работа должна просто так нравиться. Я не сторонник того, чтобы все трудились за бесплатно. Но и только через рубль смотреть нельзя, тогда дельцы всегда победят творцов, и все сведется к Mc’donalds, что он самый рентабельный. Ничего кроме гамбургера не будет.
Если вернуться к ситуации с экономическим кризисом. Какая группа СМИ наиболее уязвима: печать, телевидение, радио, интернет?
Печать, ежедневные газеты более уязвимы. Это и дороже, и сложнее. Ежедневная газета – очень сложный механизм. Они более подвержены осложнениям от болезни. Хотя сейчас разные инициативы разрабатываются: и рекламу пива вернуть, и рекламу табака вернуть. Это все не панацея, конечно. Понятно, что интернет многое забрал себя, но также понятно, что для многих остались какие-то ритуалы – развернуть газету над чашкой кофе. Финляндия более интернетизирована нежели Россия, однако там тираж Helsingin Sanomat как был так и остается весьма значительным.
Безнадежности нет, но во многом проблема связана с тем, что, к сожалению, уровень журналистского контента очень сильно падает последнее время. Журналистов многих неинтересно читать.
Больше всех шансов на что-то хорошее сейчас – у интернет-изданий, принтовых изданий, у которых есть хорошая интернет-версия. Не приложение, а именно интернет-версия. Это также радио, журналы еженедельные и ежемесячные.
Сейчас положение принципиально отличается от того, что было во время кризиса 2008-2009 года и дефолта 1998 года?
Да. Сейчас намного сложнее. Тогда кризис не был обусловлен международной изоляцией России, большими внешними воздействиями. Сейчас во многом кризис вызван и санкциями, и нестабильными внешними отношениями, безусловно, ситуацией с нефтью. Пережить его сейчас сложнее будет. Что хорошего есть сейчас – достаточно большой накопленный опыт. Сейчас поколение руководителей в СМИ – очень опытное, битое, тертое, много чего пережившее. У них уже немного другое сознание, они ученые и 98-ым годом и 2008-ым. В этом плюс.
Вообще, мы у нас в АЖУРе стараемся меньше о кризисе говорить. На эти разговоры есть время [у тех], у кого мало работы. Есть общая философская закономерность, что из любого кризиса есть всегда только два пути: либо вверх, либо вниз. В принципе это равноценные возможности. Либо переболеть и рвануть вверх, либо гудбай май лав, гудбай. В кризис всегда отмирает что-то слабенькое, ослабленное изначально, которое по большому счету немного прав на существование имеет. Это как люди не умеют с хламом расставаться. Милая сердцу коробочка из-под чая стоит, ее давно на помойку надо, она вообще пустая, но как-то жалко. Лишь когда клюнет жареный петух, начинается приборка. С водой опасно выплеснуть ребенка, понятно, что есть вещи, с которыми жалко расставаться: бренд какой-то известный. Но если посмотреть, что за брендом? А там, может, давным-давно ничего.
Все сохранить всегда не удается, а может быть, и не нужно. Мне трудно было бы на себя взять такую ответственность. Я-то как раз похож на Плюшкина, которую эту баночку из-под чая будет лелеять. Но умом я понимаю, что это, наверное, неправильно.
А если говорить про сохранение: что сейчас СМИ делать? Как продержаться?
Больше работать, меньше думать о зарплате и, вообще, о деньгах, больше креативить. Меньше себя жалеть. Больше ничего не дано – никто не приставит ни к кому волшебника с волшебной палочкой, чтобы он наколдовал сундук долларов. Простой рецепт: стараться быть намного лучше в плане продукции журналистской, чем ты был в спокойное время. Тогда ты был — а, не бояре, сожрут! А сейчас любая ошибка может подтолкнуть к краю.
Больше чувствовать себя командой. У нас в АЖУРе, например, с этим нет проблем. У нас почти семейный коллектив, мы друг за друга держимся. Есть же [редакции], где начинают бездумно резать – сократить треть. Сократить легко, а где вы потом их снова найдете.
Вот как раз хотела спросить по поводу планов АЖУРа. Сокращать людей, значит, пока в планах не держите?
Мы, конечно, не исключаем каких-то, в том числе, и непопулярных вещей, но мы точно на это пойдет на это в каких-то крайних ситуациях. И будем цепляться за людей до последнего. Мы не раз сами себя ругали, за то, что у нас очень слабо с тем, что интересы бизнеса диктуют сократить какие-то позиции, а мы находим тысячу причин, чтобы этого не делать, потому что жалко. Нам себя не исправить, мы останемся такими. Но исключать сокращения невозможно – кто его знает, сколько это все будет происходить. За 18 лет нашего существования — мы оба кризиса застали — мы один раз задержали зарплату людям. Как раз в 98-ом году, по-моему, недели на две или на три. Больше у нас не было этого.
Вместе с тем, если мы говорим о «Фонтанке», как о флагмане (хотя она уже наполовину шведская, наполовину наша), то она удивляет только тем, что план перевыполняет по доходам, рекламе и всему. Кризис углубляется, а она перевыполняет план. Не знаю, с чем это связано. То ли из других мест реклама утекает и притекает сюда, то ли шведы оказались страшно умелыми менеджерами (рекламой они занимаются).
Какой, на Ваш взгляд, вклад в ситуацию со СМИ имеют всевозможные ограничения, деятельность Роскомнадзора, запреты, политические веяния?
По-честному сказать, некоторые вещи раздражают, некоторые – вызывают дискуссии. Но на практическом уровне сказать, что это сильно сказывается… Мы же одними из первых в Петербурге пришли к выводу, что материалы должны проходить юридическую экспертизу, создали юридическую службу. У нас все основные материалы проходят юридическую экспертизу на предмет можно, нельзя, какая доказательная база, не нарушаем ли мы чего. Не от всего это нас уберегло. Роскомнадзор и нам выносил предостережение, притом что мы считали, что необоснованно и ничего мы не нарушали. Жили год под Дамокловым мечом, что второе, а потом закрытие. Прожили, были в три раза более осторожными, дули на воду.
Люди делятся на две неравные категории. Первая говорит – ну нет, в таких условиях невозможно и приводит 343 причины, почему нельзя. А другие просто делают, невзирая и несмотря. Иногда у них получается. Я не к тому, чтобы себя рекламировать – этого очень много в истории.
Александр Исаевич Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ» не в эмиграции в Америке, а в условиях тоталитарной советской системы, где все против него было и этого проекта – КГБ, прокуратура, ЦК КПСС и лично Леонид Ильич Брежнев. А он на даче Ростроповича написал и потом за это получил Нобелевскую премию. А наверное, все бы говорили – невозможно. Короленко, в условиях отсутствия какого бы то ни было закона о печати, свои экономические расследования делал, Мултанское дело спроворил. Дорошевич пробрался на каторгу сахалинскую в те же примерно годы. Ничто ему не помешало.
Когда люди начинают говорить: как в такой ситуации работать – тут Милонов, тут Путин, тут Роскомнадзор и повсюду всеобщий трындец имени Государственной Думы Российской Федерации. Это говорят те, кто ищет предлога и объяснений. Можно работать. Еще раз повторю, меньше жалеть себя и обращать внимание в эмоциональном смысле на разную дурь. Разного рода ограничений хватало и хватает всегда и всегда есть возможности красиво выйти из положения за счет филологии и журналистского мастерства смысл фразы оставить, а придираться будет нельзя ни в суде, нигде. Думать надо. В советское время умудрялись между строк писать, где вообще ничего не написано, а все всё понимают.
Елизавета Большакова / АБН
